Васница считалась лучшей певуньей во всей Сакаци, и считалась по праву: чище и звонче голоса Рино слышать не приходилось. Да и сама девушка была красоткой: стройная, чернявая, с дерзким синим взглядом: никого не стеснялась, пела и танцевала, словно бы и не видя ничего вокруг. А вдалеке, в тумане, пропадали очертания черных гор. Алати была прекрасна всегда, в любое время года, но особенно осенью, хотя никто бы не смог внятно объяснить, в чем ее очарование. Сам Рино наслаждался природой, отдыхая от бесконечных странствий, и видел в небольшой стране некую прелестную простоту. Вот и Васница была простая, а вместе с тем, горел в глазах странный бесконечно печальный огонек, словно песни ее трогали для глубины души, или и вовсе она сама переживала их.
Ты лети вдаль, птица белая,
За горы черные, за моря синие,
И пусть твои крылья неумелые
Будут верные, будут сильные...
Последний костер догорал, а песня все так и звучала, то ли новыми бесконечными куплетами, то ли успела плавно перейти в другую. Рино потянулся, пожевал губами травинку и прищурился, разглядывая поляну. До Золотой Ночи еще дня три, а жители уже готовятся, собирают хворост для костров, сооружают длинные столы, освобождают место для бочонков с вином и чем покрепче... Осень, как таковая, еще не наступила, но ее дыхание ощущалось повсюду. Рино не помнил прошлой осени, он и весну-то забыл, словно той и не было. Воспоминания представлялись ему смутными волнами, то неожиданно накатывающими на сознание, то пропадавшими без следа. Все, что он мог рассказать о себе: бесконечный странник, неизвестно что ищущий и никак не находящий. Дорога его была такой запутанной, что водила по разным странам, а вот вчера завела в Алати. Память говорила, что впервые - сердцу до боли знакомы были и горы, и имена, и маленькие города, разделенные лесами. Через три дня его путь продолжится, а пока можно послушать песни, выпить, поплясать и отдохнуть.
- Гици желает чего-нибудь? - надо же, а он и не заметил, как девушка появилась прямо перед ним. Словно молоденькая березка - волосы черные, как вороного крыло, а кожа белая. Глаза сверкают в отблесках огня, а руки застенчиво теребят юбку.
Позади нее - смех, шепот, разговоры. Люди здесь приятные, гостеприимные, веселые. Костер скоро погаснет, и они уйдут, не разожгут новый: и так слишком поздно, а завтра у каждого работы не покладая рук. Так всегда: днем работа, а вечером и ночью - забавы. Так раньше повсюду было в Золотых Землях, как их назвали, а теперь слишком все изменилось. И люди теперь не те, и радости, даже Боги...
- А спойте мне еще! - Рино лениво улыбаясь, перевернулся на бок и с интересом уставился на певунью.
Та не растерялась и присела рядом, опустив глаза и расправив складки на юбке.
- О чем вам спеть? - а глаза круглые, как у кошки, и необычайно серьезные. Как же они меняются так быстро? И отрешенные, будто не видит его совсем.
- Об Алати. - От вина так никогда не пьянел, как от простых песен. От вина на утро болит голова, от тихого напева - душа.
- Об Алати много песен, - взгляд Васницы снова устремляется в горы, словно что-то может разглядеть сквозь тьму и туман, - и старых и новых, только не люблю я их петь. Не мои они, хоть и прекрасные, а это словно у чужого человека душу украсть и вместо своей... - Она не закончила, но Рино понял.
Странное место, странный разговор, а кажется, словно все так и должно быть.
- Так давайте придумаем свою песню, - он улыбается и берет ее за руку. Васница даже не вздрагивает, словно ждала этого момента. И глаза ее снова меняются - горят, переливаются.
- Ее нужно прочувствовать, понять, у Сакаци есть душа, она такая живая... - он кивает и смотрит только на нее. Какая разница, бред это или сон, девушка такая счастливая и это счастье ей подарил именно он.
День 2.
Когда ты знаешь, что скоро покинешь ставшее родным место, и вряд ли когда-то вернешься, оно словно меняется. Странно, но Алати за два дня превратилась для Рино в дом. Теплый, живой, настоящий. И хотелось остаться, но что-то тянуло вперед, объяснений не находилось, поэтому оставалось только выйти из покосившейся лачуги Лекаи и идти вперед по дороге, запоминая чужие и в то же время такие знакомые места.
- Гици один заблудится. Дороги Сакаци для гостей неопасны, но то, что водится вокруг, может завести далеко от дома своей обманчивой красотой. - Легкие и медленные шажки, знакомый голос. Рино с улыбкой обернулся и на сердце стало еще больнее. Покидая Сакаци, он навсегда покинет удивительную Васницу с ее прекрасным голосом.
- Пущай гици не расстраивается. - Девушка правильно истолковала молчание молодого человека и легкой поступью зашагала рядом с ним. Пришлось двигаться дальше. - Золотая Ночка вас отпустит, вы о ней вспоминать будете без тоски и горести. А что до Алати... Она не забывается...
Взгляд Васницы привычно потянулся к горам, но Рино усмехнулся и поймал удивленный взгляд. Странная она, эта певунья, любит она свою страну, и не ему понять эту любовь. У него дома нет, у странников вообще нет Родины, он столько всего видел, стольких знает, а надо же, только сейчас понял, что на самом деле Одинокий. У Васницы будет любимый муж, дом в родной Сакаци, дети с шальными, синими глазами и черной россыпью волос. А у него будет дорога и никогда больше их пути не пересекутся.
- Гици задумался. - Она не спрашивала, она утверждала. Легкое белое платье и накинутая на плечи жемчужного цвета шаль.
- Задумался. - Подтвердил гици. - Только называй меня Рино, хорошо?
Васница кивнула и умчалась вперед, только распущенные локоны, взметнувшись, прикоснулись к лицу. Босые ступни и звонкая песня, зовущая вперед.
За очередным поворотом мелькнула табличка, сообщавшая, что до Виноградников еще далеко, а Сакаци закончилась. Вот так незаметно пересекаешь границу, даже об этом не ведая. Васница исчезла, зато на камне неподалеку сидела девчушка, как две капли воды походившая на певунью. Только волосы были золотыми, словно солнечный свет, а глаза - зеленые, как у кошки. В Алати таких и не сыщешь, уж больно худая да светленькая, но одно лицо с Васницей. Он, наверное, сказал это вслух - девушка вскинула белокурую головку и поглядела на Рино задумчиво, словно припоминая что-то.
- Сестра я ее младшая, гици - вежливо отозвалась алатка, щурясь и еще больше кошку напоминая - Листницей меня кличут.
Сестра-то, может, и сестра, только в доме Лекаи он ее не видел, да и от матери Васницы не слышал. Отец, память ему вечная, погиб на Весеннем Изломе, или, как его тут кличут, в Березовую Ночь. Глупо как-то погиб, а Рино и не стал расспрашивать, уж больно чудной была Марта Лекаи, да, видно, вся семья их такая.
На всякий случай, он кивнул и присел рядом.
- Васницу не видела? - Поинтересовался странник, а сердце защемило, когда взор девушки устремился в горы.
- Не видела, гици. - Листница покачала хорошенькой головкой и снова уткнулась в листок бумаги, который, оказывается, держала в руках.
- Пишешь что?
- Гици издевается. - Сухо ответила девушка, демонстрируя Рино странные палочки с черной краской на кончике. - Я грамоте не обучена, но я рисую. Создатель ниспослал мне дар, и сестре моей за увечье.
- Увечье? - Рино не понял, поднял на Листницу удивленный взгляд. Васница была совершенной, прекрасной, талантливой, и он не мог представить ее другой.
- Моя сестра не видит, гици. - Он рассеянно заметил, как по бледным щекам текут слезы, а тонкие пальцы мнут лист бумаги с нарисованными на них черными горами. Они и в самом деле были прекрасными, утопая в сизом сумеречном тумане. Только Васница их не видела, а чувствовала. Безошибочно и преданно. А потом рядом тихо зазвучала песня и оборвалась.
- Спой мне. - Попросил Рино, отворачиваясь, чтобы не видеть молодого грустного личика, но тонкая рука с силой развернула его лицо к своему, неожиданно показавшееся отражением его собственного.
- Я не пою, гици. Это Васница поет.
День 3.
До Виноградников он так и не дошел, а ночью дом был пуст, ни сестры, ни мать так и не появились. Марта строго настрого запретила гостью покидать лачугу ночью, и он честно дождался, пока закричат поутру петухи, но более в пустой комнате находиться не мог. Рассвет встретил странника сизым туманом и дождем. Вот она, осень, пришла, ровно как ее и ожидали. Сегодня ночью она вступит в свои права, а Рино навсегда покинет грустную Алати.
- Гици проснулся. - Голос Марты был на удивление весел. Рино подскочил, но та замахала на него руками и шаловливо улыбнулась, протягивая кувшин с молоком.
Почему его называли гици? Он ведь не господарь какой, не король. А спрашивать бесполезно - все одно от ответа уходят.
Молоко оказалось свежим, с особым вкусом - такое только в Сакаци и дадут.
- Больно уж ты бледным выглядишь, гици. - Укорила Марта, присаживаясь рядом и забрасывая на плечо полотенце. Откуда она взялась так неожиданно? - Не дело то, сегодня нужно сил иметь, чтобы продержаться, чай ночка особенная.
Ой, хитро смотрит, значит, сюрприз какой готовит. Знает, что гость на рассвете покинет дом, а не дело у них вот так отпускать, без прощального подарка. Приятно сразу стало от такого взгляда, да только омрачилась радость от вчерашнего разговора. Припомнил он все и прямо и спросил у Марты. Алатка на глазах сникла, привстала и села обратно, словно тяжелый груз давил на плечи. Молча кивнула, да и слов больше не нужно было, все и так понятно, что правда.
- Кто рассказал-то? - Равнодушно спросила Лекаи, ища в шкафчике сливовую настойку.
- Листница, дочь ваша младшая.
Женщина резко развернулась, но ничего не сказала. Только выпила залпом горько-сладкую настойку, да глаза закрыла. Так и осталась стоять, опираясь на шкафчик, с траурно сгорбленной спиною.
Золотая Ночь.
Поляна изменилась до неузнаваемости, тихое, спокойное место словно превратилось в разноцветный балаган, яркие краски перемешивались, пылали, сверкали и кружились, кружились в бесконечном танце. Вихрь пьянил, громкие голоса завораживали, и хотелось петь, еще громче, еще сильнее, чтобы перекричать всех. Рино сам не понял, как так получилось: только что он вышел на край поляны, выискивая глазами Васницу, а в следующий миг оказался прямо в центре кружащейся толпы, из которой иногда выныривали незнакомые лица, потом исчезали и размывались в одно, подозрительно знакомое. Кто-то дернул его за руку, он оказался в объятьях пухлой горничной, с веселыми ямочками на щеках и черными глазами. Девушка не растерялась и звонко поцеловала странника в губы, а потом исчезла и ее место заняла другая, не менее темненькая и нахальная. Он пытался выбраться из цепких объятий, но лишь увяз еще больше. На его золотистых волосах появился венок из незнакомых бледно-голубых цветов, а на запястье тоненькая ручка с до невозможности бледной кожей.
- Васница?
- Тише. - Она приложила палец к ярко-вишневым губам и поманила его к себе, а он вскинул на нее взгляд и жадно вглядывался в синюю, ничего не выражающую глубину. Неужели так было и в первый день их знакомства, а он что-то напридумывал себе?
- Васница... - Он протянул к ней руку, дотронулся ладонью до щеки и провел вниз. Девушка не вздрогнула и глаз не опустила, только порывисто обняла в ответ и крепко поцеловала в губы, а потом резко отстранилась и запела, отбегая все дальше и дальше. Рино пытался схватить ее за руку, но она легко пробиралась сквозь толпу, а ставшим вмиг чужим людям не было никакого дела ни до лучшей певуньи Сакаци, ни до приезжего странника. Только песня, отдаляясь, звучала и звучала бесконечной мелодией.
Очнулся он тут же, костры погасли, и вокруг было подозрительно тихо. Небо переливалось всеми оттенками красного, и все равно было темно, холодно и одиноко. Рино приподнялся на локтях, с трудом приподнял голову и в задумчивости уставился на горы, словно видел их впервые. Воспоминания, как и обещала Васница, стерлись, осталась только она и Сакаци, все остальное ушло, словно ничего и не было.
Там, далеко за горами, другая страна, чужая страна,
За сизыми облаками моя сторона...
И пусть никогда не увижу других я земель,
Поверь, там, где горы средь сосен, елей
Там, где реки средь вишен и белых акаций
Там родная Сакаци, живая Сакаци...
- Васница! - голова нещадно болела, а он продолжал выискивать глазами тоненький девчачий силуэт и не находил. Песня замолкла, а на другом конце поляны, словно на горизонте, мелькнул золотистый всполох.
- Не придет она больше, гици! - фигурка обернулась, и Рино узнал Листницу. В белом платье, с распущенными волосами и со свернутым листом в руке.
- Это ты пела? - поднимаясь, спросил странник. Девушка была так близко... и бесконечно далеко, словно их разделяла не поляна, а Рассвет и Закат.
- Я не пою, гици, - с тихим укором напомнила младшая Лекаи и взмахнула руками, словно крыльями. - Я рисую.
- А кто пел?
Она пожала плечами и отвернулась.
- Гици, пора прощаться. Дорога зовет вас, слышите?
Он слышал и никак не мог сдвинуться с места. И остаться не мог. Он зачем-то прикрыл глаза и встряхнул головой, словно отгоняя морок. К ногам упал вчерашний венок и странник поднял его, протягивая Листнице.
- Это незабудки, Рино. - Зеленые глаза глядели мимо него, на горы, а картина выпала из тонких пальцев, покатившись на середину поляны. Вокруг не было ничего: ни столов, ни ярких лент, ни бочонков с молодым вином, только усталая коричневатая трава и золотые опавшие листья. Он думал, что незабудки в Сакаци не растут.
- Она ушла? - зачем он спрашивает, если не ждет ответа? - Я ведь даже не попращался...
- Она попрощалась, - Листница хитро улыбнулась и запела, высоким чистым голосом.
На картине в горах, скрытая сизым туманом, улыбалась маленькая девчушка с черными, вороными локонами, и смотрела на Рино дерзкими зелеными глазами. На волосах покоился венок из незабудок, а в душе звучала новая, придуманная ею мелодия, а потом и песня. Он снова был странником, он снова был Одиноким, и память к нему вернулась. А, может, пропала, как пропал и рисунок и образ певуньи Васницы. Или Листницы?
Там, далеко за горами, любят и ждут, знают и ждут,
Реки, озера, леса тихо песни поют,
И пусть никогда не увижу я их красоты,
Волшебных глубин, вековой высоты,
Там меня ждут и просят остаться,
Там такая родная Сакаци, живая Сакаци...